«Школа волшебства» и другие истории - Михаэль Андреас Гельмут Энде

понятно? Кто снимет с несчастных страдальцев проклятье? И тут объявился малыш в Киндерштадте — он был самым юным из всех горожан, но взрослым ребятам во всём подражал и мудро заметил: – Нам просто осталось теперь пожелать, чтоб ничто не сбывалось!.. И в город веселье вернулось опять. Однако порою хотелось понять — а вы как считаете? – всё же какими, действительно добрыми, вправду ли злыми они оказались, те странные маги, однажды пришедшие в Киндерштадт: герр фон Цилиндер, герр Удивиндер и герр Шевелюренматт?

Норберт Накендик, или Сказка о нагом носороге

Жил-был носорог по имени Норберт Накендик. Обитал он в бескрайней африканской саванне, близ илистого озера, и слыл очень недоверчивым. Ну да ведь все носороги известны своей недоверчивостью, однако у Норберта эта черта характера перевесила все остальные.

– Правильно делает тот, – имел он обыкновение повторять, – кто в любом существе видит врага; тогда тебе, во всяком случае, не грозят неприятные сюрпризы. Единственный, на кого я всегда могу положиться, – это я сам. Вот моя философия.

Он гордился тем, что у него была своя собственная философия, ибо даже в этом вопросе не хотел полагаться ни на кого другого.

Как видим, взгляды на мир у Норберта Накендика были весьма незатейливы и уязвимы. Зато тело его было почти неприступным. Броня покрывала его слева и справа, спереди и сзади, и ещё по одной костяной пластине располагалось сверху и снизу – короче говоря, панцирь защищал его почти целиком. А в качестве оружия он использовал не один, как многие его сородичи, а целых два рога: большой – тот, что рос впереди, и запасной, поменьше, – он располагался чуть сзади – на тот случай, если одного окажется недостаточно. Оба рога были прочные и острые, как турецкая сабля.

– Правильно делает тот, – говорил Норберт Накендик, – кто всегда готов к самому худшему повороту событий.

Стоило носорогу выйти на тропу, что вела к водопою, как каждый спешил уступить ему дорогу. Звери помельче его просто-напросто боялись, а те, что покрупнее, избегали встречи с ним из соображений здравого смысла. Даже слоны и те предпочитали обходить его стороной, потому что Норберт Накендик легко впадал в ярость и по малейшему поводу затевал ссору. День ото дня он становился всё злее, так что от него просто житья никому не стало.

В конце концов звери только с риском для жизни могли приближаться к илистому озеру, чтобы утолить жажду. Детёныши не осмеливались там играть и купаться, а птицы боялись там петь, потому что из кустов тотчас же выскакивал разъярённый Норберт Накендик и, топая ногами, прогонял всех, крича, как они ему надоели.

Дальше так продолжаться не могло – в этом мнении обитатели саванны были едины. И потому созвали совет, дабы решить, что делать дальше. А чтобы высказаться мог каждый желающий, все звери и птицы дали торжественное обещание вести себя дружелюбно, поскольку отношения между иными обитателями саванны трудно было назвать приятельскими.

Таким образом, в условленный вечер они собрались в небольшой долине, лежавшей в нескольких милях от озера, чтобы в спокойной обстановке, без помех со стороны Норберта Накендика, поговорить о наболевшем.

Лев Рихард Рахенрау, принявший на себя роль председателя, взошёл на каменную глыбу.

– Прошу внимания! – Его громовой рык заглушил раздававшееся со всех сторон мычание, блеяние, писк и кряканье.

Тотчас же воцарилась тишина.

– Буду краток, – продолжал лев, ненавидевший длинные речи. – Вы сами знаете, зачем мы здесь собрались. У кого есть предложения?

– У меня! – прохрюкал бородавочник Бертольд Борстиг. – Нам нужно объединиться и всем вместе напасть на Норберта Накендика. Мы в два счёта из него душу вытрясем, мы его в блин раскатаем, в землю зароем, и спокойствие в саванне восстановится.

– Простите, любезный, – протрубила пожилая дама-слониха. – Но подобный план свидетельствует о весьма недостойном образе мыслей. Все на одного! – Аида Рюссельцарт, так звали почтенную даму, с негодованием обмахивалась огромными веероподобными ушами. – Во имя звериного достоинства я протестую против предложения господина Борстига. Оно подлое и предосудительное с нравственной точки зрения.

– О-го-го! – разозлился бородавочник. – Да ведь это Норберт Накендик подлый. И с ним следует поступать точно так же.

– Столь низко, – с достоинством ответила Аида Рюссельцарт, – мне не хотелось бы опускаться. – У вас, господин Борстиг, отсутствует понятие об истинных ценностях саванны. А кроме того, не так-то просто из Норберта Накендика, как вы изволили выразиться, душу вытрясти и уж тем более раскатать его в блин. Прежде он сам кое-кого из почтенных присутствующих в блин раскатает или пронзит своим грозным рогом.